Агата Кристи

Ценная жемчужина

У туристов выдался долгий и утомительный день. Изнуряющая жара заставила их покинуть Амман ранним утром, и к вечеру они прибыли в лагерь, расположенный в гористой местности, в центре небольшого городка Петра.

Их было семеро: крупный американский магнат Калеб П. Блондел; его красивый темноволосый и молчаливый секретарь Джим Хорст; выглядевший усталым сэр Дональд Марвелл, член английского парламента; доктор Кервер, археолог с мировым именем; красивый французский офицер полковник Дюбо; мистер Паркер Пайн, профессия которого не была уточнена, но который выглядел образцом британской корректности; и, наконец, мисс Кэрол Блондел, хорошенькая девушка, избалованная и самоуверенная.

Они выбрали место, где должны были ночевать, и сели обедать под большим тентом. Говорили о политике на Ближнем Востоке: английский депутат – осторожно, француз – тактично, американец – с некоторым бахвальством. Археолог, Паркер Пайн и Джим Хорст помалкивали. Потом заговорили о городе, который только что осматривали.

– Он безумно романтичен! – заявила девушка. – Как подумаешь о тех, кто в нем жил… Но набатцы, наверное, существовали чуть ли не с сотворения мира?

– Не совсем, – ответил с улыбкой Паркер Пайн. – А вы как считаете, доктор Кервер?

– Это переносит нас на две тысячи лет назад. Если гангстеров считать романтиками, то их можно сравнить разве что с набатцами. Это были богатые бандиты, заставлявшие путешественников пользоваться только определенными дорогами, превратив все другие в опасные. Петра являлась как бы складом награбленного.

– Вы считаете, что они были самыми обычными ворами? – спросила Кэрол.

– Слово «вор» менее романтично. «Бандит» вызывает ассоциацию с человеком более широкого размаха.

– А современный финансист? – подмигнув, спросил Паркер Пайн.

– Камешек в твой огород, па!

– Человек, зарабатывающий деньги, – благодетель человечества, – важно ответил Блондел.

– Однако человечество так неблагодарно! – пробормотал детектив.

– Что такое честность? – задался вопросом француз. – Нюанс, условность. В разных странах это слово приобретает разный смысл. Араб не стыдится красть и лгать. Вопрос лишь в том, кому он солгал или кого обокрал.

– Да, у них такой подход к делу, – сказал Карвер.

– Это доказывает превосходство Запада над Востоком, – пояснил Блондел. – Когда эти бедолаги получат хоть какое-то воспитание…

Сэр Дональд устало заметил:

– Воспитанию придается слишком большое значение. Оно учит массе бесполезных вещей. Полагаю, господа, ничто не может изменить природу человека.

– То есть?

– По-моему, вор всегда останется вором.

Повисло неловкое молчание. Потом Кэрол заговорила о москитах, отец поддержал ее.

Сэр Дональд, очень удивленный, прошептал на ухо своему соседу, Паркеру Пайну:

– Похоже, я допустил оплошность?

– Странно, – ответил детектив.

Один археолог ничего не заметил: он был молчалив, задумчив и рассеян. Но пауза в разговоре заставила и его заговорить:

– Я согласен с вами, во всяком случае, смысл однозначен: человек или честен, или нечестен.

– Вы не думаете, – спросил Паркер Пайн, – что при определенных обстоятельствах искушение может превратить честного человека в вора?

– Этого не может быть!

Детектив тихонько покачал головой:

– Не согласен! Может подействовать множество факторов. Например, пузырек в стали.

– Что вы хотите этим сказать? – удивился молодой Хорст, до сих пор еще не открывавший рта. У него был низкий голос приятного тембра.

– Человеческий мозг может выносить определенную нагрузку. То, что вызовет кризис, может иной раз быть просто незначительным событием. Поэтому большинство преступлений абсурдно, так как достаточно пустяка, чтобы заставить человека совершить их.

– Это что-то из области психологии, – заметил французский офицер.

– Если бы преступники были психологами, – сказал Паркер Пайн, – они были бы очень сильными. А ведь из десяти человек девять могут находиться под определенным влиянием, ведущим к повиновению.

– Объясните яснее! – вскричала Кэрол.

– Во-первых, есть люди, которых легко смутить: если на них кричат, они повинуются. Есть другие – у них силен дух противоречия, они всегда противятся тому, что им советуют. И наконец, наиболее распространенный тип – это человек, поддающийся внушению. Он видит автомобиль, потому что слышит клаксон, или почтальона, если слышит, как звякает почтовый ящик; он видит кинжал в ране, если ему скажут, что кого-то зарезали, и услышит звук выстрела, если речь идет о пистолете.

– Я уверена, что меня нельзя заставить поверить во все это! – сопротивлялась Кэрол.

– Ты слишком умна, милая, – сделал ей комплимент отец.

– Все это совершенно справедливо, – согласился француз, обращаясь к Паркеру Пайну. – Но предвзятое мнение не позволяет сделать объективный вывод.

Мисс Блондел зевнула:

– Я устала и пойду в свою нору. Аббас-эфенди предупредил, что завтра мы рано поднимаемся. Он хочет отвезти нас к жертвенникам… Я, правда, не совсем поняла, что это такое.

– Это место, где убивали молодых и красивых девушек, – объяснил сэр Дональд.

– Боже мой! Спокойной ночи всем вам. Ах, у меня упала сережка!

Полковник Дюбо поднял драгоценность, оказавшуюся под столом, и протянул владелице.

– Это настоящие жемчужины? – резко спросил сэр Дональд, не так вежливо, как обычно. Он смотрел на роскошные серьги, украшавшие уши американки.

– Конечно, – ответила та.

– Они мне стоили восемьдесят тысяч долларов, – гордо объявил отец. – Но моя дочь небрежно застегивает их, оттого нередко они падают. Ты меня вконец разоришь, крошка!

– Не думаю, чтобы ты разорился, даже если тебе придется купить мне еще одну такую пару!

– Конечно, – снисходительно ответил магнат. – И три пары почти не уменьшат моего банковского счета!

– Везет же вам! – заметил сэр Дональд.

– Думаю, нам всем давно пора спать, господа, – заметил Блондел. – Спокойной ночи!

Он удалился в сопровождении Хорста.

Четверо оставшихся обменялись улыбками, и сэр Дональд пробормотал:

– Тем лучше для него, что он в состоянии выбрасывать на ветер такие деньги! Сразу видно нувориша, – добавил он, усмехаясь.

– У этих американцев чересчур много денег! – заявил Дюбо.

– Однако бедняки недооценивают миллионеров, – тихо сказал Паркер Пайн.

Офицер расхохотался:

– Да они просто завидуют, потому что кому не хочется быть богатыми, чтобы покупать, когда вздумается, такой вот жемчуг! Наверное, приятное исключение представляют в этом отношении ученые…

И он поклонился в сторону доктора Кервера, который со свойственной ему привычкой играл каким-то мелким предметом.

– Что? Что? – спросил он, возвращаясь к действительности и выходя из своей обычной задумчивости. – Признаюсь, мне как-то ни к чему крупный жемчуг. Но, по-видимому, деньги всегда иметь полезно… Взгляните-ка, господа. Это куда интереснее, чем все эти серьги и прочие драгоценности.

– Что это?

– Печатка из черного гематита, приносимая в дар: на ней изображен один бог, представляющий просителя другому, более могущественному богу, сидящему на троне. Проситель приносит в дар козленка, а слуга отгоняет пальмовой ветвью мух от трона. Едва заметная надпись поясняет, что дело идет о верном слуге Хаммурапи, откуда можно сделать вывод, что эта печатка была сделана четыре тысячи лет назад.

Вытащив из кармана шарик пластилина, Кервер размял его на столе, смазал вазелином, а потом приложил к нему свою находку, вырезав перочинным ножом кусок пластилина, и сказал:

– Вот, смотрите!

На пластилине ясно отпечаталась сцена с Хаммурапи, и все склонились над этим, таким далеким теперь образом прошлого. Но вдруг до них донесся голос Блондела:

– Эй, туземцы, вытащите-ка мой багаж из этого проклятого погреба и отнесите в палатку! Меня кусают какие-то твари, и я не могу заснуть!